[Ироиро]

Это скорее надо было записывать на уже сгоревшем дневнике одного ворона, но слишком похоже и слишком кстати что упустить это из внимания. Порой даже радует что не записываешь на бумагу, в час когда постигаешь это. Всему свой черед

В рубленных ранах увижу летний закат,
В мертвых глазах - дно прозрачной реки,
Слезы напомнят росу июльского утра
Песня ветра - колыбельная мертвым...
(с) Butterfly Temple

1. Множество лет прошло с тех пор как я был убит. Никто ничего почти не помнит, не помню и я.
Я был довольно молод и пылок для встречи со старой каргой, взявшей меня за руку и протянувши сквозь мыслимое и немыслимое. Тогда все время остановилось, остановилось навсегда. Я не помню своего имени, не помню своих отцов, братьев или сестер. Я даже не помню каким цветом у меня были глаза и волосы до того как они стали прозрачными для живых.
Но не долго я слышал колыбельную мертвых.

Кому и зачем было меня возвращать против всего естества? Не знаю.. Но теперь это и есть мое естество, естество противоречий с законами природы.

Мое бренное тело не оставили в покое даже после убийства. Могила была разрыта и все что могло бы напомнить мне о том, чем я являлся, было утрачено. Но мародер ли могил или мародер моей потерянной богами души, не знающей покоя, это сделал - возможно, никогда не будет известно мне. Никто не имеет власть над жизнью и смертью, по крайней мере, теперь для меня. Будто бы тот, с чьих рук смертные доверчиво, берут свои судьбы забыл обо мне. Либо выронил вовсе ее, мою судьбу.
В тот же час можно и подумать, что это она и есть, выбрался бы я или вечно был бы погребен под сырой землей на съедение червям, если бы не множество страннейших обстоятельств. Значит, все было предусмотрено.
До какого-то момента.

Мое второе существование началось под шум грозы и тяжелых капель дождя, заливающих оскверненную могилу. Будь я как раньше живым давно бы захлебнулся или сдох от холода.
Но первое что я почувствовал это не то, что в моих легких полно грязной воды или то, что я практически не могу пошевелиться. Это было, то, что называют болью. Не простая боль, а словно тщательно и сконцентрировано собранная за все время, что этот истукан валялся здесь и преспокойно догнивал свое до того момента. Я думал, что я кричал, но не слышал себя, то ли оттого, что слух потерян то ли оттого что нервные импульсы боли занимали все частотное пространство оставшихся нервных сплетений. Почему они заработали как старые часы, в которых видимо была еще капля завода и некоторые шестерни внутри там зашуршали от случайного толчка? Но стрелки на тех часах так и оставались у одной отметки. Так и мое настоящее сердце навеки оставалось немым. Вместо него вопреки смерти и жизни жадно бился дьявольский механизм, заменивший его. То, что теперь я называю сердцем - пожалуй, единственная часть моего существа, которую я не могу почувствовать и по сей день, но вновь и вновь оно меня питает чудовищной силой.



Все что я хотел в этот момент – это кричать. Безумно кричать. Похоже, что так и кричат младенцы выходящие в свет из лона теплой матери. Но голоса у меня не было, он уже умер вместе с тем, что оставалось от того, что было мной. Так я пытался поскорее выбраться наружу из ставшей мне матерью сырой земли, раздирая воздухом глотку, издавая шипяще-хриплые звуки даже отдаленно не напоминающие человеческий голос. Этот мир устроил мне ночной прием грозой с пробивающимися вспышками молнии сквозь голые ветви деревьев. Видимо меня здесь явно не очень ждали, каков гость таков и прием.
В отличие от вкусовых ощущений обонянии и осязании у меня было на удивление острое зрение. Пожалуй, чересчур острое на тот момент, где с каждой вспышкой я чувствовал, что этот палящий свет пробивал меня насквозь и проходил дальше волной. Но казалось, все до этого было не так. Все словно приобрело неимоверную четкость и одновременно плыло и ускользало от внимания, но это пока не так волновало меня.
Шаг за шагом серое одетое в лохмотья тело преодолевало влажное пространство. Я чувствовал силы, но знал что в материи, из которой соткан катастрофически мало энергии для деятельности. Но я видел тропу не зрея дорог. И шел, не зная смысла. Но смысл был один – месть.



Я не помнил точно, кто как когда и зачем меня лишили жизни в прошлом существовании. Но я знал – они будут найдены. Хотя знать я не мог. Тогда еще я очень смутно напоминал себе осознано существующее существо. Зверь, коим я был, а возможно коим я в глубине и остался, был разбужен. И был голоден. По следам или по еще какому-то неведомому чутью он их нашел – непонятно. Впрочем, как и многое на тот момент.
Убившие в той жизни того, что обратился в зверя были наверняка разбойниками. И скорее самым удивительным было не то что он их разыскал, словно пес по следам, а то, что истукану хватило запасов своей мертвятины для того, что бы к началу пути доковылять, а к концу набросится с неимоверной силой на бывших обидчиков.
А они все видели, каждую ужасную рану, что наносили этому серому телу, когда оно было еще теплым. Тогда они считали капли красной жидкости, которая теперь спеклась и не движется в безудержном круговороте дыхания жизни. Теперь ножи не страшны, они даже не пробивают окаменевшей кожи, а если бы и пробивали, то не причинили бы ничего такого, что уже может сделать все хуже. Большой голод овладел зверем, но не нужно ему было еды, ему нужна была жизненная сила – то, что они ему задолжали.

Еще мгновенье и жертва будет бежать или сопротивляться, но вне этого мига уже все решено давно. Один прыжок и один из тех людей уже разорван в клочья человеческими зубами, а его кровь жадно поглотилась. Еще шаг и другой, который все же нанес пару лишних дыр в сером теле. Его кровь была так приятна, как и первая. Вспышка, еще одна нить неожиданно прерывается, еще вспышка, еще и еще. Все поплыло и наблюдатель, коим являлось, то что я называю своим рассудком закрыл глаза.

Зверь обнаружил себя на следующую ночь вернувшимся на кладбище. Он уже умел сносно дышать и с кашлем, казалось, норовил выплюнуть еще оставшиеся внутренности. А воспринимаемое взором пространство все так же странно плыло перед точкой внимания, будто бы оно плавилось вокруг тех сил, что направлены для концентрации внимания.
Так начались и закончились первые сутки существования.




2. Я не знал, что дальше делать, и как дальше быть. Я бы хотел найти себя, но даже бывшее моим имя стерто с надгробной плиты.

Но не мне удалось меня найти.
Недалеко послышались шаги, которые не хотели сворачивать в другую сторону и усиливались с каждым шагом в эту сторону. Я был насторожен и напуган. Боялся ли я шагов или боялся ли я себя? Не долго мне удалось размышлять на эту тему, поскольку ее прервал показавшийся из-за ветвей плешивых кустов. Фигура оказалось статным молодым человеком, который впрочем, был поменьше и щуплее меня. Тяжелые черные тучи, отставшие от луны позволили детальней рассмотреть силуэт. Он был дорого одет в темно-синий плащ, который вышит вычурными золотистыми нитями, на нем множество украшений, говорящих не только о его возможном происхождении, но и довольно хорошем вкусе. Черные локоны его не длинной прически спадали на глаза, но позволили рассмотреть его пристальный, быстрый и ненавистный взгляд. Словно хищная птица он сначала словно пронзил меня своим взглядом, затем бегло посмотрел по сторонам, на меня и затем под ноги и сразу же снова на меня. Это немыслимо раздражало меня, по телу словно прошла одна из тех молний, что вяло, сверкали на дальнем плане, но я стиснул зубы и не двигался. Юноша, несмотря на то, что осмотрел все перед собой, неуклюже хлюпнул ногой в лужу, но, уже не отвлекаясь, следил за мной. Все мои размышления не отвлекали от того, что бы крепко сжимать клинок, полученный от одного из ныне мертвых разбойников. Да и он время не терял, держась за рукоять своего оружия.

- Как я и ожидал. – парень прервал как можно было подумать вечную молчанку.

Я ничего не понимал. Но я подозревал, что ему не очень нравлюсь, как и он мне. Словно смутно мне знакомы его тонкие черты лица, его походка и голос, но осколки воспоминаний разлетались от каждой попытки их склеить. Явно не дожидаясь ответа он продолжил монолог:

- Тебя легко было найти по твоим же следам. Придется прикончить тебя еще раз, теперь уже не приходя к помощи третьих лиц, теперь это будет возможно, тебя ведь теперь нет. И почему же она тебя подняла? Впрочем, не важно, раз так,. А ты знаешь, что у тех, кто еще вчера были моими верными товарищами и слугами были дети? А многих ты прикончил на глазах, их же чад и жен в их же домах, нарушив все правила и законы.

Ситуация как и прояснялась так и более запутывалась. Те разбойники или вовсе не разбойники уничтожили меня по его заказу. Или приказу. А еще жены и дети….Не помню их, когда вершил месть, не помню их лиц. Лиц жертв тоже не помню. А законы… в домах нельзя убивать их хозяев? А вне как значит можно? И больше всего меня интересовало о ком он говорил. Как же я хотел бы видеть того, кто меня поднял из земли все это время.

- Да что тебе говорить, ты даже не соображаешь. Видимо не хватило, силенок у той, что нас связала узлами соперничества, хотя, мы уже не соперники – тот уж было начал срываться на иронию, такое ощущение, что он всю жизнь ждал момента высказать все.

Значит мы соперники. Не мудрено, я его за столь короткое время нового знакомства я его я уже не мог его терпеть. Или может я его когда-то уважал?
Тогда для меня он стал воплощением всего, что нужно презирать и ненавидеть. Но это я не умел. Вместе с другими чувствами умерли и они. Я лишь мог знать о том, что я ненавижу, но не ненавидеть, вместо этого было еще более странное чувство, словно вселенский спящий гнев, он слишком велик, что бы выплеснуться одним бешеным рывком.

Но размышлять опять же некогда было, ведь луна блеснув в его темных глазах, перешла на его меч. На удивление он оказался не столь изящным для такого знатного владельца, что играло ему на пользу. Руки чересчур уверенно сжимали рукоять бывшего еще секунду назад в ножнах клинка. Я, не желая отставать от противника, для уверенности махнул впереди себя трофейным оружием, чем вызвал усмешку противника.
Что собственно и стало символом начала нашей битвы. Не желая изворачиваться, враг атаковал простейшим прямым ударом. Я рефлекторно поставил лезвие блоком, затем так же легко принял им два последующих удара с других сторон. Это ничуть не смутило юношу и он не теряя возможности, совершил прямой выпад острием в мою сторону. Мое иссохшее тело нехотя неглубоко проткнулось. Из раны лениво закапала чистая кровь, смешанная со кусками старой спекшейся. Боль была словно какая-то слишком далекая и притупленная. Не взирая на едва-едва продвигающийся метал в теле, я желал двигаться только вперед. Юноша уворачиваясь от моей атаки, выдернув свой клинок из меня. Он замельтешил, а я ненавистно двинул его ногой. Его показавшееся легким тело отлетело на добрых несколько шагов. Грязь на его одежде не испортила вид, как бы мне тогда больше всего хотелось, а придало еще большей доблести. Но на нас кроме нас самих никто не смотрел и это не турнир, да и победивших здесь не будет, а все награды давно разыграны. Он поднялся так же быстро, как и упал, я шел на него. Он, изогнувшись, зажал левой рукой место удара. Теперь же он ставил свое лезвие поперек моего, что бы не дать мне расчленить его нежный организм. Он пятился, назад забивая подошву своих вычурных сапог липкой грязью. Несколько раз, поскользнувшись босыми ногами, я продолжал надавливать на него и повышал темп фехтования. Стараясь совершить, как можно более мощный удар я лишь разрезал стонущий воздух, а противник ускользнул в сторону и попытался нанести контрудар, который был принят моим блоком. От взаимного удара мечи противно завибрировали в руках. От этого он чуть не уронил свой, я же еще больше сжал рукоять и удар передался моим костям от кисти до предплечья. В тот миг я почувствовал себя палачом, и знал, кого я накажу в этот раз. Но я был лишь палачом а не фокусником и карты в рукаве в отличии от врага не было. Попятившись в последний раз, противник перебросил меч в левую руку, а другой совершил странный одновременно быстрый и протяжный жест. Засияло что-то плазматическим синеватым пламенем. Бурляще-колючий шар долго не задерживался в его руках, а был отправлен прямиком на меня. От титанического удара тело покрылось разрывами а я сам отброшен. Вниз головой я валялся в своей же разрытой могиле с торчащими на поверхности ногами и пытался прийти в себя. Меньше всего, таким образом, мне хотелось туда возвращаться. Мои еще кое-как некогда отмытые проливным дождем седые длинные волосы окунулись в собравшуюся в могиле лужу. В лицо немного покапала то ли кровь, то ли капли лишенной покоя воды, а после раны как наглухо перекрылась – ни капли. Ожидая теперь уже всего от врага, я беспомощно перекрутился, что бы ноги оказались в одной плоскости со всем телом, поскольку они мне могут еще пригодиться.

Все это начинало надоедать. Теперь уже без оружия я поднялся, порадовавшись, что позвоночник цел, но чем не обрадовал желавшего довершить меня и пошел врукопашную. Не желая повторения фейерверка, я пропускал его механические атаки. Это уже не волновало. Несколько моих тяжелых ударов пришлись не сладко юноше, но он так же крепко держал свой клинок, от которого я ставил блоки голыми руками..

Только бы добраться до него. Наконец, не взирая на поставленные препятствия, это удалось. Взяв его за шиворот, я почувствовал полную свою власть над ним. Смотря ему прямо в глаза, зрачки его стекленели словно отражая мой взгляд, эти черные глубокие очи больше не бегали по всему пространству изучая его; они словно стали всеобъемлющими, в них я словно видел миллионы звезды, их систем и миллионы миров. Одной рукой я поднял над собой его тонкий стан и сам не ожидая, услышав сам себя хриплым, насыщенным металлическими обертонами голосом произнес:

- Ты прав, мы не соперники…

Он разжал свою ручонку и выронил меч. Я, не отпуская его, присел на корточки и подхватил другой рукой его меч и вновь поднялся. Опомнившись, жертва начала задыхаться и дергаться. Электризованное сияние, в далеких краях услышав эти слова отправил ярчайшие вспышки и сюда.

- Умри.

С этими словами, не отрывая взгляда я подтянул его к себе и вонзил в спину острие, которое как сквозь масло вышло из его агонически дышащей груди. Сразу же послышался грохот давно отстрелявшей свое молнии. Он, не вскрикнув, измученно смотрел на меня. После бездыханное тело наконец-то было отброшено подол.

....

@музыка: Butterfly Temple - Тропою Крови